Подбросил ссылку на сей труд мне один знакомый, чтобы узнать мое мнение. Могу сказать однозначно - зачет! Это начало одного из рассказов этого автора, который сочно описывает свое алкогольное одиночество и шанхайскую жизнь. 
Если понравится, то выложу продолжение.
На кепке автора как раз и есть заветные иероглифы 老外. Перевод, который так нравится автору, т.е. "заморский черт" на самом деле относится к другому, действительно, оскорбительному прозвищу лаоваев 洋鬼子- yángguǐzi.
...Открываю глаза.
Дома. Я – дома, и одно это уже хорошо.
Ночь прошла успешно. Не ворочался на влажном от пота матрасе, а спал. И кажется, без кошмаров.
Мутит после вчерашнего, но вполне терпимо.
Сквозь тюлевые занавески видны вытянутые силуэты кипарисов. Солнце, настырное, лезет в комнату.
На полу возле кровати стоит откупоренное пиво. Почти полная бутылка, оставленная на утро. Благоразумно. Последнее время я здорово остепенился. Мне тридцать восемь лет, и уже пора заботиться о здоровье.
Спускаю ноги с кровати. Борюсь с искушением выпить пива прямо сейчас, делаю лишь пару небольших глотков и ковыляю в ванную.
В зеркале разглядываю себя – ещё вполне ничего. Грудные, конечно, уже не те, да и руки заметно отощали, но всё же каждое утро я делаю сотню отжиманий, как бы не провёл предыдущий вечер. Дисциплина прежде всего. Иначе не удержаться на плаву, с моим-то образом жизни. Ну разве что последние пару месяцев не делал. Мне и ногти на ногах подстричь некогда, какие уж тут отжимания. Ноги тоже стали совсем худые, от того, что много хожу пешком. Живота почти нет, особенно, если втянуть. Лицо помятое, но надо лишь умыться холодной водой и будет лучше. Беда только, что при такой жаре вода из крана всегда идёт тёплая, с каким-то болотным привкусом. Говорят, её ни в коем случае нельзя пить. Даже кипячёную. Может, и так, но я не трачу деньги на покупную.
Припадаю к крану. Делаю несколько глотков . Набираю в ладони воды и плещу на лицо.
Брился я только вчера, на сегодня вполне сойдёт и так. Зубы чистить раздумал – от зубной пасты могу запросто проблеваться. Полувыдавленный, смятый в самой середине тюбик «колгейта» противен уже тем, что здорово похож на меня. А вот ещё тупая бритва-одноразка. И пересохший обмылок на фальшивом мраморе столешницы... Иногда я представляю, как они вот-вот оживут, точно в «Мойдодыре» или «Федорином горе» и выскажут мне всё, что думают. Да толку-то... Я и сам знаю, что они скажут.
Стоя под душем, намыливаю подмышки и пах. Размышляю - не подрочить ли. Особой бодрости не ощущаю. Ладно, может, чуть позже.
После водных процедур, ничуть не посвежевший, возвращаюсь в комнату, напяливаю шорты и футболку.
Пиво прохладное – кондиционер у меня всегда на восемнадцать по Цельсию. Поэтому-то мне и удаётся – не всегда, но удаётся – просыпаться не в луже пота. Мою квартиру сосед-немец называет «Зибирия» и приходит в гости в вельветовой куртке. Немца зовут Лас. Круглолицый, в очках, он смахивает на фашиста-тыловика или на протестанского пастора, торгующего наркотой в свободное от службы время.
Лас живёт этажом ниже, прямо подо мной. Иногда мне лень звонить ему или писать смску, и я просто стучу пустой бутылкой об пол. Пиво китайцы разливают в удобную тару – ноль шестьдесят три, тёмного толстого стекла. Такую бутылку приятно держать в руке. Не Америка, где упитанные дядьки в клетчатых рубашках потягивают пиво из нелепых бутылочек – горлышко едва видно в здоровенном кулаке.
Тут – уважающий мужчину Восток, при всей внешней тщедушности местных мужиков.
Лас приходит обычно со своим, баночным – объясняет, что банки легче тащить из магазина, чем стекло.
«И ты после этого зовешь меня Обломовым?» - усмехаюсь.
Лас парень начитанный. Объясняет, что он не ленив, а рационален. Как Штольц. Пытаюсь доказать ему, что пиво в жестянках гораздо хуже по вкусу. Немец рассудительно отвечает, что всё китайское пиво говно, а вкус говна – всегда говёный. Независимо от того, в стекле оно или в банке.
Мне многие сорта тут нравятся, но спорить с немцем о пиве – глупо.
Лас свалил на летние каникулы к себе в Германию.
Здание наше, общежитие для иностранных специалистов – «Вайго чжуаньцзя сушэ» - почти пустое. По-моему, кроме меня и старичка-япошки никого не осталось. Япошка живёт сверху. Каждое утро я слышу его топот – мне кажется, дома он ходит в деревянных сандалиях, с двумя дощечками на подошве, вместо каблуков. Дыг-дыг-дыг-дыг... Как он умудряется бегать по маленькой комнате, где почти всё место занимает кровать и письменный стол – не понимаю. Но япошка и сам небольшой. Он хороший, вежливый и приветливый. Иногда я ворую пиво из его холодильника. Наверняка он знает, что это я – ведь Ласа сечас нет.
Хочется курить. Понурой гориллой я сижу на кровати и верчу в руке пустую пачку.
Самые лучшие шанхайские сигареты так и называются – «Шанхай». Десять юаней пачка. Золотистая, с видом Пудуна. Телебашня, под ней – «дом с шарами», и чуть поодаль - небоскрёб Цзиньмао. Если пачку покрутить в руке, от телебашни разбегаются голографические лучи. Развлечение идиота, и я предаюсь ему каждый день.
Роюсь в пепельнице. Дохлый номер. Всегда докуриваю почти до фильтра.
Где-то начинает играть моя «Nokla» - китайский привет флегматичным чухонцам. Таких «нокл» полно на электронном рынке возле метро Баошан лу. Китайская электроника такова – или сломается сразу, или будет служить верой и правдой. Шанс фифти-фифти. Моя пока работает, и неплохо. Трубка покорила меня своим русским меню. «Орган тела сообщения», «голубые зубы», «звоните книжным», «спаривание».
Иногда моя работа кажется мне бессмысленной – сколько бы я не обычал их русскому языку, они всё равно будут писать именно так... Я выпустил в «большую жизнь» кучу переводчиков и гидов. Но Китай полон какого-то своего, невесть откуда взятого русского языка. Знаете, что такое «чистоестественныйкварцперлаударилрабат60процентов»? Нет? А я знаю... Поезжайте на Хайнань - именно так вам предложат натуральный жемчуг со скидкой в шестьдесят процентов...
О входящих звонках «Nokla» извещает непонятно как попавшим в неё фашистским маршем. Китайцы принимают его за советскую песню, американцы – за китайский гимн, и только немец Лас морщится и укоризненно качает головой, впрочем, больше для виду. В такие минуты он становится похож уже не на тыловую крысу, а на задумчивого и печального следователя гестапо.
Я не любитель менять телефоны. В Китай я приехал с надёжным и простым «Сименс А-35». Жаль, аккумулятор со временем сдох, а нового антиквариата такого уже не найти. Не знаю, как вы, а я считаю, телефон – это просто телефон. Звонилка. Для музыки у меня есть MP-3, для интернета - компьютер. Есть телевизор и куча дисков с фильмами.
Вся проблема в том, что я не смотрю фильмы, не слушаю музыку и не общаюсь по телефону.
Если только порнуху считать за фильмы, ранний «Ленинград» за музыку и игнор почти всех звонков – за общение...
Новый телефон меня заставила купить Настя.
Поднялся с кровати. Качнуло, повело в сторону. Добрался до стола и среди вороха непроверенных тестов отыскал трубку. На дисплее неизвестный номер. В таких случаях я почти всегда нажимаю «сброс». Но сейчас зачем-то тыкаю в клавишу с зелёной трубкой.
- Алё!.
Молчание. Слышен шум улицы.
Ладно. Попробуем так:.
– Хэллоу! Хэллоу?
В ответ, после паузы, озадаченное:
- Вэй?
Всё ясно. Кто-то из местных ошибся номером.
Отвечаю:
- Вэй!
- Вэй? – спрашивает неизвестный.
Подтверждаю:
- Вэй, вэй!
Вот просто интересно – кто кого.
Продолжаем, меняя лишь громкость и интонации
- Вэй!
- Вэй!
- Вэй?!
- Вэй!!
- Вэй?
- Вэй!
- Вэй?..
- Вэй-вэй, вэй?..
- Вэй!...
Ну почему они никогда не говорят: «Простите, куда я попал?» Или хотя бы: «Это кто?»
Матч завершается в пользу хозяев поля – сдаюсь и нажимаю «сброс».
Выхожу с остатками пива на балкон. Вдыхаю пыльный с самого утра, тёплый и влажный шанхайский воздух. Небольшой ветерок, приятный. На небе лишь пара облачков и тающий росчерк инверсионного следа. Покачиваются верхушки кипарисов. Шелестят листья бамбука возле бетонного куба трансформаторной будки. В прошлом, кажется, месяце, не удалось дойти до дома буквально пару шагов. Ночевал аккурат под этим бамбуком.
Орут цикады.
Над подъездом панельной высотки напротив лениво, словно понимая, что сегодня выходной, колышится красный флаг.
«Как наденешь галстук – береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного...»
На моём плече наколка – серп и молот.
Я не сберёг ни галстука, ни Знамени, ни Родины. Ни даже семьи.
От Родины – наколка. От семьи – всякий хлам, ненужные вещи и кольцо. Кольцо я украл у жены перед её отъездом. Ношу на шнуре, у сердца.
Сердце болит и ноет постоянно.
Наверное, от жары.
Надо поменьше курить. И чуть притормозить с дозаправкой.
Возвращаюсь в комнату.
Зачем-то опять роюсь в пепельнице.
Напяливаю кроссовки – ногти всё же надо будет постричь как-нибудь – и выхожу из квартиры.
В лицо будто с размаху бьют ватной подушкой. Горячей подушкой, полежавшей на печи. В коридоре кондиционеров нет.
В Шанхае лето.
Утро закончилось.
***
...Я бреду по местной торговой улочке. Просачиваюсь сквозь толпу неторопливо шаркающих аборигенов в пижамах, трусах и ночнушках, сквозь припаркованные велосипеды и скутеры, натыкаюсь на длинные оглобли мусорной тележки, перешагиваю через выставленные прямо под ноги лотки с фруктами и расстеленные на тротуаре коврики с бижутерией.
Народу уйма. Но улица всё равно пуста и безжизненна.
А вот вечером... Когда солнце наконец уползёт за эстакады и крыши домов – здесь всё изменится. Подвесные лампы над фруктовыми развалами и лотками с креветками. Витрины магазинов одежды. Розовый свет массажного салона. Тележки-жаровни. Из ресторанчиков вынесут пластиковые столики и стулья. Ухнет музыка из динамика продавца пиратских дисков... Заскользят в толпе небритые уйгуры-карманники с наглыми и цепкими взглядами. Мамаши в ночных рубашках и пижамах – летней одежде окраины города – выведут погулять перед сном своих детишек.
Но это вечером. Сейчас всё утопает в солнечном болезненном свете. Я давно к нему привык. Как и местные, не ношу тёмных очков. У разморенных продавцов – сонная одурь в глазах. Мужчины задрали футболки до груди и лениво почёсывают животы. Липкая, душная жара колышится над городом, стекает на асфальт, отталкивается от него и струится, плывёт... Редкие платаны не в силах прикрыть исходящую жаром улицу.
Китаянки, что постарше – обмахиваются веерами. Девушки в коротких джинсовых шортах и обтягивающих футболках прячутся под светлые зонтики. Я разглядываю их грязные пятки в шлёпках и узкие спины.
Северянок легко узнать по коренастой фигуре, кривоватым коротким ногам и круглому лицу-«сковородке». Глаза у них обычно узкие, но не щелочками. Напоминают по форме подковки для обуви. Южанки – совсем маленькие, тонкокостные. Больше похожи на вьетнашек, с их резкими линиями скул, острыми подбородками и выступающими вперед зубами. В общем, девушки бывают разные...
Мне нравится юго-восточный, шанхайский тип китаянок Высокий рост, длинная шея, узкое лицо и белая кожа.
Такой была моя Настя.
Да, русское имя.
Местная традиция. Изучает студент английский язык – берет себе имя Джон, или Томас. Девушки – Грейс, Кейт, Джуди... Привыкают к ним, и даже в общаге, после занятий, по этим именам к друг другу обращаются.
Я знаю китайское имя Насти, даже могу написать его иероглифами.
Но для меня она всегда будет Настей.
Весёлой, капризной, непонятной.
Любимой шанхаянкой.
Настей.
Прямо по проезжей части шаркает худющий и коричневый дед в одних лишь линялых трусах. Дед разглядывает меня. Подмигиваю ему и машу рукой. Дед останавливается и беззвучно шевелит губами. Наверное, материт меня. Или здоровается.
В небольшом магазинчике-«шандене» беру три холодных бутылки «Циндао» и пачку «Шанхая».
Пиво в магазинах совсем непопулярный напиток. Даже в такую жару. Обычно оно изгоем ютится на нижней полке холодильника. Набор в этом магазине невелик – «Циндао», «Сантори» и «Бадвайзер». Бывает еще и «Харбин», но сегодня почему-то его нет. Всё остальное в холодильнике забито чаями и колами.
Местные пьют пиво в ресторанах, под еду. Одну-две бутылки в обед, на компанию из нескольких человек. Вечером - чуть больше. Это если обычный обед или ужин. На праздники могут выпить прилично, но делают это как-то бестолково. Мешают напитки, частят, не закусывают и тяжко блюют в туалете.
Южанам много не надо. Мне кажется, что им всё равно, что пить. Стаканчик пива, виски, вина или водки. А то и просто сока или колы. Хлобыстнут – и уже пьяные. Кричат, хохочут, машут руками и поют караоке.
В магазине прохладно, вовсю работает кондиционер. Выходить совсем не хочется.
Поддеваю зажигалкой пробку.
Чпок!
Китайцев это всегда приводит в восхищение, как детей. Иногда я показываю им различные способы открытия бутылок – ключом, бутылкой о другую, о край стола, корешком толстой книги... Реакция всегда неизменна. Удивлённые щелочки глаз и восхищенное: «Ы!».
Выпиваю бутылку прямо у прилавка. Отрыгиваю, по-лаовайски интеллигентно, в кулак. Открываю вторую и пью уже не спеша. Продавец, лысый дядька с грустным лицом, забирает пустую тару и выносит мне пластиковую табуретку. Приглашает присесть. Мотаю головой – стоя больше влезает.
Кроме меня, в шандене лишь один покупатель.
Седая бабулька – конечно, в ночной рубашке - роется в полке со «сникерсами». Достаёт шоколадку, внимательно рассматривает упаковку, ощупывает, кладёт обратно, тянется за другой. Когда я вошёл в магазин, она уже копошилась тут.
Доканчиваю вторую бутылку. Бабка всё еще возится среди шоколадок.
Давно не удивляюсь этому. Китайцы – клиенты требовательные и придирчивые. Каждый овощ, каждый фрукт пытливо изучится, ощупается, сдавится и отложится или в сторону, или в корзину. Одно время для меня было загадкой, почему я покупал гроздь спелых и крепких бананов, радующих задорной желтизной кожуры, приносил домой, а через пару часов обнаруживал какие-то потемневшие, раскисшие ошмётки... Теперь знаю – с раннего утра их успело перещупать несколько сотен покупателей.
Хочется курить. Можно прямо в магазине – никто слова не скажет, сами местные часто так делают. Но я всё же «вайго». Толкнув дверь, выхожу на улицу. Тут же покрываюсь потом. Закуриваю, открываю третью бутылку, на секунду прикладываю её холодный бок ко лбу – хорошо! – и выпиваю почти залпом.
Громко, не стесняясь, рыгаю.
Полегчало.
Теперь можно и пройтись немного.
Торговые шанхайские улочки больше всего напоминают бессмыслицу смешанных паззлов из нескольких наборов сразу.
Я иду слегка неровной походкой. Мимо меня проплывают в утренней жаре газеты, журналы, соевые сосиски, корзины с яблоками, виноградом, драгон-фрутами и огромными «памелами»-йодзами, велосипедные замки, пластиковые тапочки, губки для мытья посуды, украшения из поддельного серебра, трусы самых невероятных цветов и фасонов, швейные машинки, сахарная вата, майки с «микки-маусами», мобильные телефоны, клетки с еще живыми курицами и утками, новые и подержаные книги, тазы с обреченно замершими лиловыми крабами, синтепоновые подушки, печенье, парики, коврики с надписью «Welcome», баклажаны, наборы отвёрток, креветки, бейсболки, вонючий тофу, швабры, свиные ушки с рисом, резинки для волос, лапша, компакт-диски, часы, щетки для мытья окон и вечерние, с нелепыми блёстками, платья.
Где-то по пути покупаю еще пару пива.
Жарко.
С минуту-другую разглядываю перегородившую проезжую часть повозку. Трёхколёсный велосипед с кузовом, набитым картоном и связками старых газет. Какие-то тюки, тряпки и огромный мешок, полный пластиковых бутылок. Типичный транспорт скупщика вторсырья. Обычно они на малой скорости ездят по улочкам и монотонно звонят в колокольчик. Беда, если такой рикша заедет в жилой блок – тогда он начинает громко орать, вернее, призывно блеять. «Коза закричала нечеловеческим голосом» - вот что вспоминается всегда. Но худший вариант – когда продвинутый рикша записывает свои крики и транслирует их через громкоговоритель. Запись закольцована. Кружит вокруг твоего дома трёхколёсый стервятник, а из его матюгальника, без остановки, вопль за воплем.
Рикша – смуглая бабка в косынке и непонятного цвета одеянии –привстаёт на педалях, подаётся вперёд, её тарантас дёргается, но высокий поребрик мешает. Бабка резво спрыгивает и пытается затянуть свой велосипед на тротуар. За её действиями, кроме меня, наблюдает куча народу – продавцы, ресторанные зазывали и просто прохожие. Руль выскальзывает из чумазых рук хозяйки. Громыхая, драндулет снова выкатывается на дорогу. Несколько такси, сбившись почти вплотную, пытаются объехать помеху. Но затор лишь увеличивается – повсюду вклиниваются нетерпеливые водители мопедов и велосипедисты. Все начинают сигналить – долго, с наслаждением, протяжно.
Я далеко не «тимуровец». Думаю, вы уже поняли. Но это гудение просто с ума сводит. Ставлю пиво возле столба, обхожу рикшу, протискиваюсь между бампером такси. Упираюсь в борт кузова – мимолётом жалея о затеянном, такой он грязный, этот борт – и заталкиваю велосипед на тротуар.
Бабка-рикша принимается так горячо повторять «Сесе!», что я, чуть не забыв пиво, поспешно сваливаю. Тем более вокруг уже собралась и с явной неохотой расходится толпа зрителей. Бабка ещё какое-то время, бросив свой транспорт, семенит рядом и благодарит.
Я часто спрашиваю китайцев, почему они так редко помогают друг другу.
При всей своей улыбчивости и приветливости, китайцы – крайние индивидуалисты. Помогают друг другу мало, особенно молодые.
Мои знакомые китайцы объясняют это этикетом и нежеланием, традиционным, лезть в чужие дела.
Но когда я вижу как девушка, пыхтя, тащит по лестнице свой велосипед а рядом идёт несколько рослых парней, всё же мне это немного странно.
Наконец улочка обрывается Т-образным прекрестком и мусорной кучей возле овощного рынка. Около кучи сидит на корточках двухлетний человек и задумчиво какает, не снимая штанов. Оно ему и не нужно. Человек облачен в знаменитые Штаны с Разрезом - местный ответ дорогим «памперсам». Китайский вариант решения проблемы экономии подгузников. Всё хозяйство - наружу. Достаточно лишь присесть или расставить пошире ноги, и всё лишнее свободно сбрасывается в прореху между штанинами. Полная вентиляция, опять же. Удобная штука. Тоже не отказался от таких, особенно когда пью пиво. Хотя детей откровенно жаль. Летом ещё ладно, хотя от вида малыша, сидящего голой задницей на заплёванном асфальте, становится как-то не по себе... Сами китайские родители хранят конфуцианскую невозмутимость. Зимой же попы детишек из смугло-грязных превращаются в багрово-лиловые. Шанхайская зима хоть и бесснежная почти, но мерзкая и холодная из-за высокой влажности. Январь и февраль не самое хорошее время. Отопления в Шанхае нет, бетонные коробки домов выстужаются напрочь. Окна в домах – одно название. Железные рамки со стёклышками, заклеивай – не заклеивай... В дачных туалетах в Росии окошки и то лучше... Кондиционером особо не нагреешь, да и дорого. Вот и сидят шанхайцы по домам в трёх свитерах и двух куртках. А самые маленькие из них – с голым задом.
Какающий человек встречается со мной взглядом. Улыбается, тычет в меня пальцем и радостно произносит:
- Вайго жень!
Киваю и отвечаю по-русски:
- Да, мальчик. Ты прав. Это я.
Интересный факт языка. Дети почти всегда называют иностранцев именно так – «вайго жень», «иностранный человек». Но взрослые, на улице – практически никогда. У них припасено для нас другое слово – «лаовай». Сами китайцы утверждают, что это то же самое. Синоним. Ну так и у меня много знакомых, для которых «кавказец» и «хачик» - совершенно одинаковые слова. «Хачик» даже лучше - короче.
Есть совсем уж официальное «гокэ» - «гость страны». Ну это для делегаций и президентов, я так полагаю. Ко мне так никто не обращается. Рылом не вышел.
«Лаовай» перевести сложнее. У меня есть бейсболка, подарок друзей из России. На ней два крупных иероглифа – «лаовай». И надпись по-русски, чуть ниже – «Заморский чёрт». Мне этот вариант кажется самым правильным.
Список всех трудов автора под ником Кирзач на Удаве
Если понравится, то выложу продолжение.
На кепке автора как раз и есть заветные иероглифы 老外. Перевод, который так нравится автору, т.е. "заморский черт" на самом деле относится к другому, действительно, оскорбительному прозвищу лаоваев 洋鬼子- yángguǐzi.
...Открываю глаза.
Дома. Я – дома, и одно это уже хорошо.
Ночь прошла успешно. Не ворочался на влажном от пота матрасе, а спал. И кажется, без кошмаров.
Мутит после вчерашнего, но вполне терпимо.
Сквозь тюлевые занавески видны вытянутые силуэты кипарисов. Солнце, настырное, лезет в комнату.
На полу возле кровати стоит откупоренное пиво. Почти полная бутылка, оставленная на утро. Благоразумно. Последнее время я здорово остепенился. Мне тридцать восемь лет, и уже пора заботиться о здоровье.
Спускаю ноги с кровати. Борюсь с искушением выпить пива прямо сейчас, делаю лишь пару небольших глотков и ковыляю в ванную.
В зеркале разглядываю себя – ещё вполне ничего. Грудные, конечно, уже не те, да и руки заметно отощали, но всё же каждое утро я делаю сотню отжиманий, как бы не провёл предыдущий вечер. Дисциплина прежде всего. Иначе не удержаться на плаву, с моим-то образом жизни. Ну разве что последние пару месяцев не делал. Мне и ногти на ногах подстричь некогда, какие уж тут отжимания. Ноги тоже стали совсем худые, от того, что много хожу пешком. Живота почти нет, особенно, если втянуть. Лицо помятое, но надо лишь умыться холодной водой и будет лучше. Беда только, что при такой жаре вода из крана всегда идёт тёплая, с каким-то болотным привкусом. Говорят, её ни в коем случае нельзя пить. Даже кипячёную. Может, и так, но я не трачу деньги на покупную.
Припадаю к крану. Делаю несколько глотков . Набираю в ладони воды и плещу на лицо.
Брился я только вчера, на сегодня вполне сойдёт и так. Зубы чистить раздумал – от зубной пасты могу запросто проблеваться. Полувыдавленный, смятый в самой середине тюбик «колгейта» противен уже тем, что здорово похож на меня. А вот ещё тупая бритва-одноразка. И пересохший обмылок на фальшивом мраморе столешницы... Иногда я представляю, как они вот-вот оживут, точно в «Мойдодыре» или «Федорином горе» и выскажут мне всё, что думают. Да толку-то... Я и сам знаю, что они скажут.
Стоя под душем, намыливаю подмышки и пах. Размышляю - не подрочить ли. Особой бодрости не ощущаю. Ладно, может, чуть позже.
После водных процедур, ничуть не посвежевший, возвращаюсь в комнату, напяливаю шорты и футболку.
Пиво прохладное – кондиционер у меня всегда на восемнадцать по Цельсию. Поэтому-то мне и удаётся – не всегда, но удаётся – просыпаться не в луже пота. Мою квартиру сосед-немец называет «Зибирия» и приходит в гости в вельветовой куртке. Немца зовут Лас. Круглолицый, в очках, он смахивает на фашиста-тыловика или на протестанского пастора, торгующего наркотой в свободное от службы время.
Лас живёт этажом ниже, прямо подо мной. Иногда мне лень звонить ему или писать смску, и я просто стучу пустой бутылкой об пол. Пиво китайцы разливают в удобную тару – ноль шестьдесят три, тёмного толстого стекла. Такую бутылку приятно держать в руке. Не Америка, где упитанные дядьки в клетчатых рубашках потягивают пиво из нелепых бутылочек – горлышко едва видно в здоровенном кулаке.
Тут – уважающий мужчину Восток, при всей внешней тщедушности местных мужиков.
Лас приходит обычно со своим, баночным – объясняет, что банки легче тащить из магазина, чем стекло.
«И ты после этого зовешь меня Обломовым?» - усмехаюсь.
Лас парень начитанный. Объясняет, что он не ленив, а рационален. Как Штольц. Пытаюсь доказать ему, что пиво в жестянках гораздо хуже по вкусу. Немец рассудительно отвечает, что всё китайское пиво говно, а вкус говна – всегда говёный. Независимо от того, в стекле оно или в банке.
Мне многие сорта тут нравятся, но спорить с немцем о пиве – глупо.
Лас свалил на летние каникулы к себе в Германию.
Здание наше, общежитие для иностранных специалистов – «Вайго чжуаньцзя сушэ» - почти пустое. По-моему, кроме меня и старичка-япошки никого не осталось. Япошка живёт сверху. Каждое утро я слышу его топот – мне кажется, дома он ходит в деревянных сандалиях, с двумя дощечками на подошве, вместо каблуков. Дыг-дыг-дыг-дыг... Как он умудряется бегать по маленькой комнате, где почти всё место занимает кровать и письменный стол – не понимаю. Но япошка и сам небольшой. Он хороший, вежливый и приветливый. Иногда я ворую пиво из его холодильника. Наверняка он знает, что это я – ведь Ласа сечас нет.
Хочется курить. Понурой гориллой я сижу на кровати и верчу в руке пустую пачку.
Самые лучшие шанхайские сигареты так и называются – «Шанхай». Десять юаней пачка. Золотистая, с видом Пудуна. Телебашня, под ней – «дом с шарами», и чуть поодаль - небоскрёб Цзиньмао. Если пачку покрутить в руке, от телебашни разбегаются голографические лучи. Развлечение идиота, и я предаюсь ему каждый день.
Роюсь в пепельнице. Дохлый номер. Всегда докуриваю почти до фильтра.
Где-то начинает играть моя «Nokla» - китайский привет флегматичным чухонцам. Таких «нокл» полно на электронном рынке возле метро Баошан лу. Китайская электроника такова – или сломается сразу, или будет служить верой и правдой. Шанс фифти-фифти. Моя пока работает, и неплохо. Трубка покорила меня своим русским меню. «Орган тела сообщения», «голубые зубы», «звоните книжным», «спаривание».
Иногда моя работа кажется мне бессмысленной – сколько бы я не обычал их русскому языку, они всё равно будут писать именно так... Я выпустил в «большую жизнь» кучу переводчиков и гидов. Но Китай полон какого-то своего, невесть откуда взятого русского языка. Знаете, что такое «чистоестественныйкварцперлаударилрабат60процентов»? Нет? А я знаю... Поезжайте на Хайнань - именно так вам предложат натуральный жемчуг со скидкой в шестьдесят процентов...
О входящих звонках «Nokla» извещает непонятно как попавшим в неё фашистским маршем. Китайцы принимают его за советскую песню, американцы – за китайский гимн, и только немец Лас морщится и укоризненно качает головой, впрочем, больше для виду. В такие минуты он становится похож уже не на тыловую крысу, а на задумчивого и печального следователя гестапо.
Я не любитель менять телефоны. В Китай я приехал с надёжным и простым «Сименс А-35». Жаль, аккумулятор со временем сдох, а нового антиквариата такого уже не найти. Не знаю, как вы, а я считаю, телефон – это просто телефон. Звонилка. Для музыки у меня есть MP-3, для интернета - компьютер. Есть телевизор и куча дисков с фильмами.
Вся проблема в том, что я не смотрю фильмы, не слушаю музыку и не общаюсь по телефону.
Если только порнуху считать за фильмы, ранний «Ленинград» за музыку и игнор почти всех звонков – за общение...
Новый телефон меня заставила купить Настя.
Поднялся с кровати. Качнуло, повело в сторону. Добрался до стола и среди вороха непроверенных тестов отыскал трубку. На дисплее неизвестный номер. В таких случаях я почти всегда нажимаю «сброс». Но сейчас зачем-то тыкаю в клавишу с зелёной трубкой.
- Алё!.
Молчание. Слышен шум улицы.
Ладно. Попробуем так:.
– Хэллоу! Хэллоу?
В ответ, после паузы, озадаченное:
- Вэй?
Всё ясно. Кто-то из местных ошибся номером.
Отвечаю:
- Вэй!
- Вэй? – спрашивает неизвестный.
Подтверждаю:
- Вэй, вэй!
Вот просто интересно – кто кого.
Продолжаем, меняя лишь громкость и интонации
- Вэй!
- Вэй!
- Вэй?!
- Вэй!!
- Вэй?
- Вэй!
- Вэй?..
- Вэй-вэй, вэй?..
- Вэй!...
Ну почему они никогда не говорят: «Простите, куда я попал?» Или хотя бы: «Это кто?»
Матч завершается в пользу хозяев поля – сдаюсь и нажимаю «сброс».
Выхожу с остатками пива на балкон. Вдыхаю пыльный с самого утра, тёплый и влажный шанхайский воздух. Небольшой ветерок, приятный. На небе лишь пара облачков и тающий росчерк инверсионного следа. Покачиваются верхушки кипарисов. Шелестят листья бамбука возле бетонного куба трансформаторной будки. В прошлом, кажется, месяце, не удалось дойти до дома буквально пару шагов. Ночевал аккурат под этим бамбуком.
Орут цикады.
Над подъездом панельной высотки напротив лениво, словно понимая, что сегодня выходной, колышится красный флаг.
«Как наденешь галстук – береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного...»
На моём плече наколка – серп и молот.
Я не сберёг ни галстука, ни Знамени, ни Родины. Ни даже семьи.
От Родины – наколка. От семьи – всякий хлам, ненужные вещи и кольцо. Кольцо я украл у жены перед её отъездом. Ношу на шнуре, у сердца.
Сердце болит и ноет постоянно.
Наверное, от жары.
Надо поменьше курить. И чуть притормозить с дозаправкой.
Возвращаюсь в комнату.
Зачем-то опять роюсь в пепельнице.
Напяливаю кроссовки – ногти всё же надо будет постричь как-нибудь – и выхожу из квартиры.
В лицо будто с размаху бьют ватной подушкой. Горячей подушкой, полежавшей на печи. В коридоре кондиционеров нет.
В Шанхае лето.
Утро закончилось.
***
...Я бреду по местной торговой улочке. Просачиваюсь сквозь толпу неторопливо шаркающих аборигенов в пижамах, трусах и ночнушках, сквозь припаркованные велосипеды и скутеры, натыкаюсь на длинные оглобли мусорной тележки, перешагиваю через выставленные прямо под ноги лотки с фруктами и расстеленные на тротуаре коврики с бижутерией.
Народу уйма. Но улица всё равно пуста и безжизненна.
А вот вечером... Когда солнце наконец уползёт за эстакады и крыши домов – здесь всё изменится. Подвесные лампы над фруктовыми развалами и лотками с креветками. Витрины магазинов одежды. Розовый свет массажного салона. Тележки-жаровни. Из ресторанчиков вынесут пластиковые столики и стулья. Ухнет музыка из динамика продавца пиратских дисков... Заскользят в толпе небритые уйгуры-карманники с наглыми и цепкими взглядами. Мамаши в ночных рубашках и пижамах – летней одежде окраины города – выведут погулять перед сном своих детишек.
Но это вечером. Сейчас всё утопает в солнечном болезненном свете. Я давно к нему привык. Как и местные, не ношу тёмных очков. У разморенных продавцов – сонная одурь в глазах. Мужчины задрали футболки до груди и лениво почёсывают животы. Липкая, душная жара колышится над городом, стекает на асфальт, отталкивается от него и струится, плывёт... Редкие платаны не в силах прикрыть исходящую жаром улицу.
Китаянки, что постарше – обмахиваются веерами. Девушки в коротких джинсовых шортах и обтягивающих футболках прячутся под светлые зонтики. Я разглядываю их грязные пятки в шлёпках и узкие спины.
Северянок легко узнать по коренастой фигуре, кривоватым коротким ногам и круглому лицу-«сковородке». Глаза у них обычно узкие, но не щелочками. Напоминают по форме подковки для обуви. Южанки – совсем маленькие, тонкокостные. Больше похожи на вьетнашек, с их резкими линиями скул, острыми подбородками и выступающими вперед зубами. В общем, девушки бывают разные...
Мне нравится юго-восточный, шанхайский тип китаянок Высокий рост, длинная шея, узкое лицо и белая кожа.
Такой была моя Настя.
Да, русское имя.
Местная традиция. Изучает студент английский язык – берет себе имя Джон, или Томас. Девушки – Грейс, Кейт, Джуди... Привыкают к ним, и даже в общаге, после занятий, по этим именам к друг другу обращаются.
Я знаю китайское имя Насти, даже могу написать его иероглифами.
Но для меня она всегда будет Настей.
Весёлой, капризной, непонятной.
Любимой шанхаянкой.
Настей.
Прямо по проезжей части шаркает худющий и коричневый дед в одних лишь линялых трусах. Дед разглядывает меня. Подмигиваю ему и машу рукой. Дед останавливается и беззвучно шевелит губами. Наверное, материт меня. Или здоровается.
В небольшом магазинчике-«шандене» беру три холодных бутылки «Циндао» и пачку «Шанхая».
Пиво в магазинах совсем непопулярный напиток. Даже в такую жару. Обычно оно изгоем ютится на нижней полке холодильника. Набор в этом магазине невелик – «Циндао», «Сантори» и «Бадвайзер». Бывает еще и «Харбин», но сегодня почему-то его нет. Всё остальное в холодильнике забито чаями и колами.
Местные пьют пиво в ресторанах, под еду. Одну-две бутылки в обед, на компанию из нескольких человек. Вечером - чуть больше. Это если обычный обед или ужин. На праздники могут выпить прилично, но делают это как-то бестолково. Мешают напитки, частят, не закусывают и тяжко блюют в туалете.
Южанам много не надо. Мне кажется, что им всё равно, что пить. Стаканчик пива, виски, вина или водки. А то и просто сока или колы. Хлобыстнут – и уже пьяные. Кричат, хохочут, машут руками и поют караоке.
В магазине прохладно, вовсю работает кондиционер. Выходить совсем не хочется.
Поддеваю зажигалкой пробку.
Чпок!
Китайцев это всегда приводит в восхищение, как детей. Иногда я показываю им различные способы открытия бутылок – ключом, бутылкой о другую, о край стола, корешком толстой книги... Реакция всегда неизменна. Удивлённые щелочки глаз и восхищенное: «Ы!».
Выпиваю бутылку прямо у прилавка. Отрыгиваю, по-лаовайски интеллигентно, в кулак. Открываю вторую и пью уже не спеша. Продавец, лысый дядька с грустным лицом, забирает пустую тару и выносит мне пластиковую табуретку. Приглашает присесть. Мотаю головой – стоя больше влезает.
Кроме меня, в шандене лишь один покупатель.
Седая бабулька – конечно, в ночной рубашке - роется в полке со «сникерсами». Достаёт шоколадку, внимательно рассматривает упаковку, ощупывает, кладёт обратно, тянется за другой. Когда я вошёл в магазин, она уже копошилась тут.
Доканчиваю вторую бутылку. Бабка всё еще возится среди шоколадок.
Давно не удивляюсь этому. Китайцы – клиенты требовательные и придирчивые. Каждый овощ, каждый фрукт пытливо изучится, ощупается, сдавится и отложится или в сторону, или в корзину. Одно время для меня было загадкой, почему я покупал гроздь спелых и крепких бананов, радующих задорной желтизной кожуры, приносил домой, а через пару часов обнаруживал какие-то потемневшие, раскисшие ошмётки... Теперь знаю – с раннего утра их успело перещупать несколько сотен покупателей.
Хочется курить. Можно прямо в магазине – никто слова не скажет, сами местные часто так делают. Но я всё же «вайго». Толкнув дверь, выхожу на улицу. Тут же покрываюсь потом. Закуриваю, открываю третью бутылку, на секунду прикладываю её холодный бок ко лбу – хорошо! – и выпиваю почти залпом.
Громко, не стесняясь, рыгаю.
Полегчало.
Теперь можно и пройтись немного.
Торговые шанхайские улочки больше всего напоминают бессмыслицу смешанных паззлов из нескольких наборов сразу.
Я иду слегка неровной походкой. Мимо меня проплывают в утренней жаре газеты, журналы, соевые сосиски, корзины с яблоками, виноградом, драгон-фрутами и огромными «памелами»-йодзами, велосипедные замки, пластиковые тапочки, губки для мытья посуды, украшения из поддельного серебра, трусы самых невероятных цветов и фасонов, швейные машинки, сахарная вата, майки с «микки-маусами», мобильные телефоны, клетки с еще живыми курицами и утками, новые и подержаные книги, тазы с обреченно замершими лиловыми крабами, синтепоновые подушки, печенье, парики, коврики с надписью «Welcome», баклажаны, наборы отвёрток, креветки, бейсболки, вонючий тофу, швабры, свиные ушки с рисом, резинки для волос, лапша, компакт-диски, часы, щетки для мытья окон и вечерние, с нелепыми блёстками, платья.
Где-то по пути покупаю еще пару пива.
Жарко.
С минуту-другую разглядываю перегородившую проезжую часть повозку. Трёхколёсный велосипед с кузовом, набитым картоном и связками старых газет. Какие-то тюки, тряпки и огромный мешок, полный пластиковых бутылок. Типичный транспорт скупщика вторсырья. Обычно они на малой скорости ездят по улочкам и монотонно звонят в колокольчик. Беда, если такой рикша заедет в жилой блок – тогда он начинает громко орать, вернее, призывно блеять. «Коза закричала нечеловеческим голосом» - вот что вспоминается всегда. Но худший вариант – когда продвинутый рикша записывает свои крики и транслирует их через громкоговоритель. Запись закольцована. Кружит вокруг твоего дома трёхколёсый стервятник, а из его матюгальника, без остановки, вопль за воплем.
Рикша – смуглая бабка в косынке и непонятного цвета одеянии –привстаёт на педалях, подаётся вперёд, её тарантас дёргается, но высокий поребрик мешает. Бабка резво спрыгивает и пытается затянуть свой велосипед на тротуар. За её действиями, кроме меня, наблюдает куча народу – продавцы, ресторанные зазывали и просто прохожие. Руль выскальзывает из чумазых рук хозяйки. Громыхая, драндулет снова выкатывается на дорогу. Несколько такси, сбившись почти вплотную, пытаются объехать помеху. Но затор лишь увеличивается – повсюду вклиниваются нетерпеливые водители мопедов и велосипедисты. Все начинают сигналить – долго, с наслаждением, протяжно.
Я далеко не «тимуровец». Думаю, вы уже поняли. Но это гудение просто с ума сводит. Ставлю пиво возле столба, обхожу рикшу, протискиваюсь между бампером такси. Упираюсь в борт кузова – мимолётом жалея о затеянном, такой он грязный, этот борт – и заталкиваю велосипед на тротуар.
Бабка-рикша принимается так горячо повторять «Сесе!», что я, чуть не забыв пиво, поспешно сваливаю. Тем более вокруг уже собралась и с явной неохотой расходится толпа зрителей. Бабка ещё какое-то время, бросив свой транспорт, семенит рядом и благодарит.
Я часто спрашиваю китайцев, почему они так редко помогают друг другу.
При всей своей улыбчивости и приветливости, китайцы – крайние индивидуалисты. Помогают друг другу мало, особенно молодые.
Мои знакомые китайцы объясняют это этикетом и нежеланием, традиционным, лезть в чужие дела.
Но когда я вижу как девушка, пыхтя, тащит по лестнице свой велосипед а рядом идёт несколько рослых парней, всё же мне это немного странно.
Наконец улочка обрывается Т-образным прекрестком и мусорной кучей возле овощного рынка. Около кучи сидит на корточках двухлетний человек и задумчиво какает, не снимая штанов. Оно ему и не нужно. Человек облачен в знаменитые Штаны с Разрезом - местный ответ дорогим «памперсам». Китайский вариант решения проблемы экономии подгузников. Всё хозяйство - наружу. Достаточно лишь присесть или расставить пошире ноги, и всё лишнее свободно сбрасывается в прореху между штанинами. Полная вентиляция, опять же. Удобная штука. Тоже не отказался от таких, особенно когда пью пиво. Хотя детей откровенно жаль. Летом ещё ладно, хотя от вида малыша, сидящего голой задницей на заплёванном асфальте, становится как-то не по себе... Сами китайские родители хранят конфуцианскую невозмутимость. Зимой же попы детишек из смугло-грязных превращаются в багрово-лиловые. Шанхайская зима хоть и бесснежная почти, но мерзкая и холодная из-за высокой влажности. Январь и февраль не самое хорошее время. Отопления в Шанхае нет, бетонные коробки домов выстужаются напрочь. Окна в домах – одно название. Железные рамки со стёклышками, заклеивай – не заклеивай... В дачных туалетах в Росии окошки и то лучше... Кондиционером особо не нагреешь, да и дорого. Вот и сидят шанхайцы по домам в трёх свитерах и двух куртках. А самые маленькие из них – с голым задом.
Какающий человек встречается со мной взглядом. Улыбается, тычет в меня пальцем и радостно произносит:
- Вайго жень!
Киваю и отвечаю по-русски:
- Да, мальчик. Ты прав. Это я.
Интересный факт языка. Дети почти всегда называют иностранцев именно так – «вайго жень», «иностранный человек». Но взрослые, на улице – практически никогда. У них припасено для нас другое слово – «лаовай». Сами китайцы утверждают, что это то же самое. Синоним. Ну так и у меня много знакомых, для которых «кавказец» и «хачик» - совершенно одинаковые слова. «Хачик» даже лучше - короче.
Есть совсем уж официальное «гокэ» - «гость страны». Ну это для делегаций и президентов, я так полагаю. Ко мне так никто не обращается. Рылом не вышел.
«Лаовай» перевести сложнее. У меня есть бейсболка, подарок друзей из России. На ней два крупных иероглифа – «лаовай». И надпись по-русски, чуть ниже – «Заморский чёрт». Мне этот вариант кажется самым правильным.
Список всех трудов автора под ником Кирзач на Удаве
